Ник скрылся за дверью, оставив ее открытой.

Тоби так за день вымотался, что вдаваться в изумленные размышления был не в силах. Он быстро сходил в ванную, вернулся и застал у кровати Мерфи. Обезьянья умная мордочка напряженно застыла, это смахивало на прелюдию атаки. Надо бы наладить с ним отношения, подумал Тоби и, примирительно протягивая руку, сказал:

– Мерфи, хороший песик…

Мерфи внял, задумчиво лизнул руку, глянув на Тоби из-под ресниц, чересчур длинных для пса. Тоби вспомнилось, что и у хозяина Мерфи ресницы чересчур длинные для мужчины.

Тоби посмотрел на полуоткрытую дверь. На площадке темно, в доме ни звука. Тоби хотелось бы помолиться. Он стал на колени, застенчиво кося глазом на дверь, но не мог собраться с мыслями. Он поднялся, пересек комнату. На притолоке был крючок. Тоби тихонько притворил дверь и накинул крючок. Тот вошел без звука. Вернувшись к кровати и став на колени, Тоби закрыл глаза. Вдруг что-то скрипнуло. Мерфи у двери начал скрестись в щелку тупыми когтями. Тоби вскочил и вновь отворил дверь, но пес и не думал выходить. Стоял, глядя на Тоби с раздражающей услужливостью, и, когда Тоби пошел и в третий раз стал на колени, подбежал, замер рядом с сосредоточенностью слабоумного и жарко задышал прямо в шею. Тоби сдался. Сил предпринять еще что-нибудь не было, он выключил свет и нырнул в постель, оставив дверь открытой. Он почувствовал шлепок, когда вспрыгнул Мерфи, и теплую тяжесть, навалившуюся ему на ноги. В полурастворенную дверь неторопливо струился через комнату густой, настоянный воздух. Спустя несколько минут мальчик и пес крепко спали.

Глава 5

Наступило утро. Вскоре после шести зазвонил колокол, но Дора знала, ее это не касается, это для тех, кто собирается к мессе. Пол встал рано не из набожности, а из желания поработать. Притворяясь спящей, Дора поглядывала, как он пишет за чертежным столом, который придвинул вплотную к окну. Комнату заливал бледный солнечный свет раннего летнего утра, и с постели ей видно было безоблачное, почти бесцветное небо, обещавшее еще один знойный день. Дора с огорчением вспомнила, что все летние платья остались в чемодане и придется ей снова облачаться в тяжеленный жакет и юбку.

Встала она, и то после неоднократных напоминаний Пола, только к завтраку – в половине восьмого. Трапезной общине служила большая комната на первом этаже меж двумя каменными лестницами, двери из нее выходили на площадку. Пищу в Имбере вкушали молча. За обедом и ужином кто-нибудь из общины читал вслух, за завтраком это было не принято. Дора была рада молчанию, оно избавляло от необходимости поддерживать разговор и давало возможность изъясняться жестами и улыбками, когда к ней тем же способом обращались – особенно миссис Марк или Джеймс. Она основательно подкрепилась чаем с тостами, поглядывая при этом через площадку, где уже припекало, на неистово сверкавшее на солнце озеро.

После завтрака миссис Марк пообещала Доре, что улучит до обеда часок и покажет ей дом и поместье. После десяти она зайдет за Дорой к ней в комнату. Пол, говоривший тем временем по телефону, вернулся с доброй вестью: чемодан нашелся, его вернут на станцию. В купе заметили Дорину оплошность. Шляпе от солнца, правда, найтись было не суждено. Дора пообещала сходить до обеда на станцию за чемоданом. Эта договоренность вполне устраивала Пола, и он тут же пошел в монастырь, чтобы продолжить работу. Миссис Марк, сказал он перед уходом, наверняка приведет к нему Дору, когда они будут совершать свой обход. Пол с утра был шелковый, и теперь Дора окончательно убедилась, что возвращению ее он безмерно рад. Доставив ему радость, она и сама разом простодушно обрадовалась и от этого да от сиянья солнца и какой-то неукротимой жизненной силы прямо-таки развеселилась. Она нарвала в траве у озера полевых цветов и вернулась к себе в комнату – дожидаться прихода миссис Марк.

Оглядев комнату, Дора подумала: хорошо снова поселиться в уголке, который можно устроить как твоей душе угодно. Эта пустая, безликая комната живо напомнила ей случайные комнатушки, в которых она жила в Лондоне, пока не встретила Пола, – однокомнатные квартирки в Бейсуотере, Пимлико, Ноттинг-Хилле, которые так приятно было украшать картинками, афишками и прочими довольно-таки идиотскими безделицами собственного изготовления, которые стоили буквально гроши.

Квартира Пола на Найтсбридже, которая поначалу ослепила Дору, потом казалась ей по сравнению с теми комнатушками безжизненной, как музей. Но на этой комнате в Имбере Пол еще не оставил своего отпечатка. Он сообщил Доре, что комнату следует каждый день подметать, и переложил эту обязанность на нее. Дора еще раньше приметила на площадке закуток с вениками и совками и старательно подмела комнату. Накрыла постели, сложила аккуратными стопками бумаги Пола. Собрала полевые цветы в ладный букетик, поставила его в стаканчик для зубной щетки, который взяла из ванной. Цветы были просто чудо. Что бы еще такое сделать в комнате, подумала Дора.

Тут в дверь постучали, и вошла миссис Марк. Дора, забывшись, вздрогнула.

– Простите, заставила вас ждать. Готовы к нашему походу? – спросила она.

– О да, конечно, – ответила Дора, схватила жакет и накинула его на плечи.

– Надеюсь, вы на меня не обидитесь, – промолвила миссис Марк. – Мы в доме цветов никогда не ставим. – Она с неодобрением смотрела на Дорин букетик. – У нас все предельно просто. Есть, знаете ли, свои маленькие строгости.

– О господи! – воскликнула, вся вспыхнув, Дора. – Я их сейчас же выброшу, я просто не знала.

– Не надо, – великодушно разрешила миссис Марк. – Эти можете оставить. Я на будущее говорю. Уверена, будет лучше, если вы станете наравне со всеми и подчинитесь правилам дома, не так ли? Это ведь не отель, и гости наши, надеемся, будут держаться нашего распорядка, да и им, думаю, это придется по душе.

– Да, конечно, – пробормотала Дора, все еще ужасно конфузясь, – простите меня.

– Видите ли, мы обычно не дозволяем украшать комнату по своему вкусу, – продолжала миссис Марк. – Стараемся во всем, где только можно, подражать монастырской жизни. Считаем вполне разумным такое ограничение – отказаться от столь явного самовыражения. В конце концов, не такая уж это и большая жертва, а?

– Да, действительно.

– Вы скоро освоитесь, – ободрила ее миссис Марк. – Надеюсь, вам тут понравится. Пол так у нас прижился – мы его все полюбили. Ну что, пойдем? А то у меня не так уж много времени.

Она первой вышла за дверь.

– Вы, верно, приблизительно представляете себе расположение дома, – начала объяснять миссис Марк. – Члены общины спят наверху, в этом крыле дома, там прежде были помещения для прислуги. Комнаты на вашем этаже в основном предназначены для гостей. Мы ведь, знаете ли, существуем как неофициальный гостевой дом при монастыре. В будущем надеемся расширить эту сферу деятельности. Сейчас же у нас полно комнат, которые мы и обставить толком не сумели. Другое крыло и вовсе пустует. Прямо под нами, на первом этаже, кухонные помещения – это с тыльной стороны дома, а с парадной – угловая комната, там наша главная контора. По центру, под балконом, как вы уже знаете, трапезная, а в крыльях, за портиком, есть по комнатке – они служат конторами Майклу и Джеймсу. В задней части дома историческая достопримечательность: Длинный зал, слава этого дома. Зал в два этажа высотой. Мы его используем как молельню.

Миссис Марк, пока рассказывала все это, вела Дору вначале коридором, затем мимо темного пролета черной лестницы, через коридор пошире, к громадной двери. Они вошли в молельню, только с противоположной алтарю стороны. При ярком свете дня, подумала Дора, зал имел вид еще более затрапезный и походил на декорации к любительскому спектаклю. В нем не было ни соринки, а он казался пыльным, будто сами стены пропитались этой пылью. Мешковина напоминала Доре о школе.

– Это, конечно, не настоящий храм, – сказала миссис Марк, не понижая голоса. – Дело в том, что он не освящен. Но тут можно помолиться. К мессе же мы ходим в монастырский храм, а кто хочет, может ходить туда и в другое время. По воскресеньям мы проводим здесь утреннюю службу, и кто-нибудь из членов общины читает проповедь.