– О господи, о господи! – сказала миссис Марк, не зная, то ли приметывать дальше ленты, то ли кинуться в трапезную – глянуть напоследок, все ли там в порядке. Она пометалась в дверях, сорвала с себя халат, швырнула его под стул и ринулась наверх, за Джеймсом, которого там явно не было.

Дора стояла у колокола подбоченясь и наблюдала, как машина замедляет ход на переправе через три моста в конце озера. Машина с виду была какая-то знакомая. Модель, видно, распространенная. В глубине дома сзывала всех миссис Марк, потом она начала причитать, что в самый ответственный момент все куда-то запропастились. Дора безмятежно наблюдала за машиной. Ответственности за успех последующих церемоний она не несла и поистине испытывала к ним чувства, схожие с теми, что, должно быть, испытывал Илия, когда наблюдал за стараниями жрецов Ваала [55] .

Машина уже ехала по последнему отрезку дороги, ведущей к дому. Миссис Марк, по-прежнему кудахча, снова появилась на площадке. Машина въехала на пологий откос и остановилась ярдах в тридцати. Из нее выбрался мужчина. Это был Ноэль Спенс. Руки у Доры упали.

– О боже милостивый! – сказала она.

– И вовсе это не епископ! – сказала миссис Марк.

– Да это мой знакомый, журналист. О господи! – Дора бегом кинулась к Ноэлю.

Ноэль стоял у машины, положив одну руку на крышу, и улыбался ей так, словно он просто заехал за ней, чтобы отвезти ее пообедать. Дора добралась до него, скатившись по гравию, и встала – резкая, свирепая, как бычок.

– Уезжай! Уезжай немедленно. Садись в машину, ради бога, пока никто тебя не видел, и уезжай. Понять не могу, что тебя дернуло сюда приехать. Я же тебе говорила не приезжать. Ты все испортишь.

– Нечего сказать, очаровательный прием, – сказал Ноэль. – Не кипятись, дорогая. Уезжать я не намерен. Я приехал работать. Собираюсь сделать материалец про это дело с колоколом. Забавная мысль, как ты считаешь?

– Я так не считаю. Ноэль, ну имей совесть. Здесь ведь Пол. Если он тебя увидит, то подумает, будто я тебя приглашала, и закатит жутчайшую сцену. Дорогой, ну, пожалуйста, уезжай. Ты только доставишь мне страшные неприятности, если не уедешь.

– Послушай-ка, радость моя, – сказал Ноэль. – Как ты знаешь, я обычно проявляю ангельское терпение во всем, что тебя касается. Ты, может, даже воображаешь, что старого дядю Ноэля не волнует, что ты делаешь. Ты можешь просто закатиться к нему, если хочешь утешиться, и снова укатить, когда твоей душе угодно. И он всегда будет ждать тебя с джином и мартини. Ну ладно, в какой-то степени так оно и есть. Только вот с недавних пор меня эта роль перестала устраивать. У меня всегда были признанные обязанности в отношении тебя, так, может, я получил и кое-какие права? Как ты знаешь, позавчера я был чертовски рад тебя видеть и был – не скажу, что слегка, – раздражен, когда ты смылась. Я обычно не томлюсь по тому, чего нет, не тот я человек. Но я почувствовал, что хочу поскорее снова тебя увидеть, и потом я был немножко обеспокоен твоим странным состоянием. Эти монашки, подумал я, так и лезут к тебе в душу. Затем, как ни странно, мой редактор, знакомый со стариком епископом, который снизойдет и освятит ваш колокол, пронюхал про это дело совсем из другого источника и попросил меня поехать. Вот я и подумал, что при подобных обстоятельствах не ехать – чистое легкомыслие.

– Ах, черт бы все это побрал! Но дело-то в том, что здесь Пол. Можешь ты вбить это себе в башку? Христа ради, уезжай, пока он тебя не увидел.

– Я сыт по горло разговорами про Пола, – сказал Ноэль. – Пол обращается с тобой отвратительно, и ты его, если разобраться, никогда по-настоящему не любила. Думаю, если мы с ним потолкуем с глазу на глаз, нам это не повредит. Не уверен, что не скажу Полу все, что я думаю!

– Не может быть, чтобы ты говорил всерьез, – простонала уже обезумевшая Дора. – Ты же не знаешь, что он такое. Ты же видел его только на вечеринках. Вот-вот приедет епископ, тогда все соберутся, и Пол устроит сцену – я этого не вынесу.

– Противная ты девчонка, – сказал Ноэль. – Ублажаешь Пола, пока хватает сил терпеть, потом сбегаешь, потом начинаешь бояться – и снова принимаешься ублажать. Ты должна или окончательно ему подчиниться, или бороться с ним. Безотносительно ко всему остальному, ты по отношению к Полу ведешь себя нечестно. Ты так никогда на самом деле и не узнаешь, хочешь ты с ним остаться или нет, если не дашь ему отпор – открыто, на равных, а не попросту сбегая. И догадка моя такова: едва ты начнешь бороться, ты поймешь, что оставаться с Полом не можешь. Вот в этом-то я и заинтересован. На тебя нельзя положиться, ты грязнуля, невежда, и вообще ты совершенно несносна – но так или иначе мне хотелось бы видеть тебя снова у себя.

– Да ты что – влюбился, что ли, в меня? – в ужасе завопила Дора.

– Я такой терминологией не пользуюсь, – сказал Ноэль. – Давай скажем, что я просто скучаю по тебе. Так что теперь, девочка моя, с глаз долой, из сердца вон – это уже не про меня.

– О боже мой! Слушай, Ноэль, у меня на это прямо сейчас нет времени. Прости меня, я ценю это и все такое, и я знаю, что ты говоришь всерьез, и я тебе все обязательно объясню, но понимаешь, прямо на сейчас у меня запланировано одно дело, никакого отношения к Полу не имеющее. И если мне еще будет нагоняй за тебя, все жутко осложнится. Так что, будь ангелом, уезжай, пока ничего не случилось.

– Извини, Дора, – сказал Ноэль. – Но на сей раз дядя Ноэль намерен делать то, что хочет он, а не ты. Куда мне поставить машину? Думаю, лучше освободить дорогу для «роллс-ройса» епископа.

– Теперь ты меня изводишь! – чуть не в слезах сказала Дора.

– Вот уж и впрямь! – сказал Ноэль. – Когда я собираюсь действовать по своему усмотрению, а не по твоему, у тебя это называется «изводишь». Я почти сочувствую Полу. Загоню-ка я ее в этот двор, место вроде подходящее.

Он сел в машину, включил двигатель и потащился по кругу, потом вполз в открытые ворота.

Дора наблюдала за ним, впадая в отчаяние. По тому, как он держался, она знала, что он решил во что бы то ни стало остаться. Умолять его дальше бесполезно. Раз так, она сама должна предпринять какие-то другие шаги, чтобы избежать взрыва. Если он произойдет, Пол наверняка затеет с ней ссору на всю ночь. Но ближайшая ее забота – предотвратить сцену открытого насилия. Собственные ее обряды должны быть все же кульминационной точкой церемонии, и хотя некоторая толика беспорядка и неудач на первых порах ее бы не огорчила, ей вовсе не хотелось, чтобы вся затея с треском провалилась; и в любом случае она попросту опасалась прилюдного безобразного гнева Пола. Она повернула назад и пошла по гравийной площадке. Там был колокол, и там была миссис Марк, по-прежнему приметывавшая ленты, из них только две или три развевались по-прежнему, словно флаги. Ум Доры, приноровившись за недолгую практику к генеральским замашкам, работал. Тратить время на дальнейшие пререкания с Ноэлем смысла нет. Оставшееся время надо использовать иначе. Но как?

Первым побуждением Доры было помчаться прямо к Полу и самой все ему рассказать, прежде чем он узнает каким-то другим способом. Но как сообщить ему это мягко, успокоить его, объяснить? Она побежала по площадке, минуя миссис Марк, которая смотрела на нее вопросительно и порывалась что-то сказать. Но еще прежде, чем добраться до ступеней, она живо представила себе эту сцену и изменила решение. Едва только Пол узнает о том, что здесь Ноэль, он будет глух к любым ее дальнейшим разъяснениям. От гнева и ревности он перестанет соображать, что к чему, и ринется в атаку, сметая все с пути. Удержать его она никогда не могла. Да и кто мог бы? Она снова побежала назад, минуя миссис Марк, которая опять посмотрела на нее вопросительно и порывалась что-то сказать, и начала подниматься по ступеням на балкон. Ноэль, появившись с конного двора, пересек площадку и принялся догонять ее на лестнице со словами: «Дора, может, мы договоримся встретиться где-нибудь попозже?» Дора, не обращая внимания, бросилась через холл в коридор. Она решила пойти и обратиться к Майклу. Вполне возможно, что Майклу удалось бы убедить Пола в том, что ради общины не надо устраивать публичной сцены в этот исключительный день.