– Ну а если Маргарет? У Маргарет такая материнская душа, и Доре она, похоже, нравится, да и такие советы, может, лучше давать женщинам. А вот, кстати, и Маргарет!

Майкл резко вскинул глаза. По бетонной дорожке к ним бежала Маргарет, широкая юбка надувалась и развевалась на ветру. Майкл немедленно понял смысл ее необычайной спешки, и сердце у него екнуло.

Маргарет рывком открыла дверь, впустив сильную струю холодного воздуха.

– Майкл! – закричала она, счастливая своим поручением. – Настоятельница немедленно хочет вас видеть!

– Ну и везет же некоторым, – сказал Джеймс.

Их милые светлые лица смотрели на него с завистью. Майкл вымыл руки под краном в углу теплицы, вытер их носовым платком.

– Прошу простить, что оставляю на вас работу, – сказал он Джеймсу, – извините, я помчался.

Он побежал по тропинке за домом, ведущей к озеру. Это было обычным – бежать, когда тебя вызывает настоятельница. Когда он свернул влево, к дамбе, на него обрушился сильный порыв ветра. Надвигалась чуть ли не буря. Глянув в другой конец озера, он увидел громадный грузовик, только что вынырнувший из-за деревьев аллеи и на малом ходу продолжавший путь по открытой части дороги. Должно быть, это колокол. Ему бы заинтересоваться, почувствовать волнение, радость. А он холодно отметил его прибытие и тут же о нем забыл. Майкл свернул на дамбу. Он был уверен: настоятельница все знает о Тоби. Конечно, думать так просто безрассудно. Ну откуда она могла узнать? Впрочем, от того, что она знает, всегда оторопь берет. Добравшись до деревянной секции в середине дамбы, он выдохся и сбавил скорость. Шагам его из-под досок вторило гулкое эхо. Вызова этого он не ожидал и чувствовал себя так, словно его вот-вот подвергнут какому-то духовному насилию. Он замкнулся, погрузился в себя, был невосприимчив и почти раздражен.

На углу строения, где располагались приемные, его поджидала сестра Урсула. Она всегда исполняла роль сторожевого пса при аудиенциях настоятельницы. Ее крупное волевое лицо еще издали начало источать на него лучи одобрения. Вызов она почитала знаком особой милости. В конце концов, разговора с настоятельницей жаждали все, а удостаивались лишь избранные.

– В первую приемную, – сказала она Майклу, когда он проходил мимо, бормоча какое-то приветствие.

Майкл ворвался в узкий коридор и помедлил с минуту, переводя дух, прежде чем отворить первую дверь. Марлевый экран по его сторону решетки был закрыт, за ним было тихо. По обычаю тот, кого вызывали, приходил первым. Майкл отвел со своей стороны экран, открылась решетка, а за ней – второй марлевый экран, заслонявший приемную напротив, уже монастырскую. Затем он расправил воротничок – галстука он не носил, – застегнул рубашку, пригладил волосы и усиленно постарался успокоиться. Он стоял – сесть он себя заставить не мог – и смотрел в пустоту внутреннего экрана.

Спустя минуту-другую, за которые он мог ощутить, как неистово бьется его сердце, он уловил какое-то движение, и на марлевый экран легла смутная тень. Экран открылся, и он увидел напротив высокую фигуру настоятельницы, а за ее спиной – маленькую комнатку, в точности похожую на его. Он привычно преклонил колени и ждал, пока она сядет. С легкой улыбкой настоятельница села и жестом пригласила его тоже сесть. Майкл придвинул стул почти вплотную к решетке и сел боком на краешек, так что головы их сблизились.

– Ну, сын мой, рада вас видеть, – сказала она оживленным тоном, каким всегда начинала аудиенцию. – Надеюсь, я выбрала не самое неудобное время? Вы ведь, должно быть, так заняты сегодня?

– Нет-нет, все в порядке, – сказал Майкл. – Время как раз удобное для меня.

Майкл улыбнулся ей через прутья решетки. Раздраженность его, во всяком случае, прошла, сломленная глубокой привязанностью, которую вместе с уважением и благоговением он питал к настоятельнице. Ее живое, кроткое, властное и чрезвычайно умное лицо, длинные, сухие, словно отметины тонкого резца, морщины, осеняющий это лицо мягкий, чуть желтоватый свет апостольника, оживлявший в памяти какую-то голландскую картину, напоминали ему о матери, так давно уже умершей.

– У меня у самой голова кругом идет от дел. Просто я почувствовала, что хочу вас видеть. Ведь целая вечность прошла, правда? Есть еще парочка деловых моментов. Я вас надолго не задержу.

Такое вступление Майкла утешило. Он-то боялся нагоняя, а сейчас был не тот момент, когда ему хотелось бы по душам поговорить с настоятельницей. Он знал, что в теперешнем его состоянии достаточно любого нажима с ее стороны, и он рухнет в трясину бесполезных самообличений. Ободренный ее деловым тоном, он сказал:

– Думаю, все, что нужно к сегодняшнему вечеру и завтрашнему утру, уже наготове. Маргарет Стрэффорд творит чудеса.

– Храни ее Господь! Мы все так волнуемся, не можем дождаться завтрашнего утра. Епископ приезжает сегодня днем? Надеюсь повидать его, прежде чем он уедет. Он такой занятой человек. Он очень добр, уделяя нам свое время.

– Надо думать, мы не покажемся ему недотепами-любителями, – сказал Майкл. – Боюсь, процессия завтра может пойти слегка неслаженно и самотеком. Благих намерений много, идеального порядка мало!

– Тем лучше! Девочкой я часто видела религиозные процессии в Италии, и обычно они были хаотичны, даже самые крупные. Но от этого они становились только еще более искренними и живыми. Уверена, епископ в муштре не нуждается. Нет, я нисколько не сомневаюсь, что завтра все будет прекрасно. О чем, право, я хотела спросить вас, так это о проблеме финансов.

– Мы подготовили проект обращения и составили список вероятных «Друзей Имбера». Я был бы очень вам признателен, если бы вы проглядели оба эти документа. В зависимости от вашего усмотрения мы могли бы разослать обращение недели через две. Мы могли бы сами размножить его в Корте – сделать оттиски по трафарету.

– Это очень хорошо. По такому случаю отпечатанное на машинке обращение не годится. В конце концов, это ведь что-то семейное, верно? Бывают случаи, когда деньги просятся к деньгам, но это не наш случай. Мы просто пишем к своим друзьям. Если перешлете сегодня бумаги с сестрой Урсулой, я с удовольствием посмотрю, что вы подготовили. Может, мы и дополнили бы список кое-какими именами. Интересно, какую огласку получит наш колокол? Она сыграла бы свою роль в определенных кругах, правда? Не вижу вреда, если изредка мир будет получать напоминание о том, что мы существуем!

Майкл улыбнулся.

– Я тоже об этом думал, – сказал он. – Поэтому и не хочу затягивать с обращением. Присутствия журналистов нам, конечно, не нужно. Да никто и не выказывал желания приехать. Но я подготовил текст заявления в местную печать и еще один, покороче, в центральную. Формулировку обговорил с матушкой Клер. И я попросил Питера сделать несколько фотографий, которые мы могли бы присовокупить.

– Прекрасно. Представить себе не могу, как только вас на все хватает. Надеюсь, вы не переутомляетесь. Вид у вас довольно бледный.

– Я совершенно здоров, – сказал Майкл. – Во всяком случае, через недельку-другую будет передышка. Уверен, остальные работают куда больше моего. Джеймс с Маргарет просто не знают ни минуты покоя.

– Тревожит меня ваш юный друг из сторожки…

Майкл глубоко вздохнул. Значит, все-таки это. Он почувствовал, как горячая волна стыда хлынула к его лицу. Он старался не смотреть на настоятельницу и уставился на один прут решетки подальше от ее головы.

– Да? – сказал он.

– Я знаю, это очень сложно. И, конечно, я знаю очень мало об этом, только чувствую, получает он не совсем то, за чем, собственно, приехал в Имбер.

– Может, вы и правы, – уклончиво сказал Майкл, ожидая прямой атаки.

– Я полагаю, в том больше его собственной вины. Он совсем откололся, так ведь? А когда Кэтрин будет с нами, станет и того хуже…

С внезапным облегчением Майкл понял, что настоятельница говорит о Нике, а не о Тоби. Он снова стал смотреть на нее. Глаза у нее были проницательными.

– Я знаю, – сказал он. – И меня это очень тяготит. Я должен был бы больше этим заниматься. Я подумаю, что-нибудь непременно сделаем, приставим к нему кого-нибудь, может, Джеймса. Переселим его в дом и попросту заставим как-то включиться в нашу жизнь. Но, как вы сказали, это нелегко. Работать он не хочет. Боюсь, он здесь просто как на постое. Он скоро уедет в Лондон.